Гайдзин. Том 1 - Джеймс Клавелл

Дальше: с помощью Хираги я добилась того, что этот Тайра накрепко прилип к Нефритовым Вратам Фудзико – не пойму, что в этой девушке так привлекает к ней Круглоглазых? И последнее, но не менее важное, представилось решение для Фурансу-сана, моего драгоценного шпиона-гайдзина.

Райко хотелось закричать от радости, но, с обычной своей осторожностью, она сохранила на лице самое скромное, искреннее выражение.

– Треть? Фурансу-сан?

Он поднял на нее холодные глаза, кивнул в знак согласия.

– Вы сказали госпоже, что есть риск?

– Какой риск? Райко говорит лекарство хорошее большинство раз.

– Так и есть, в большинстве раз. Не если питье не поможет, мы… давайте не станем сейчас переживать из-за этого. Будем надеяться, что Будда улыбнется ей и ее карма – легко избавиться от бремени, чтобы потом наслаждаться хорошими сторонами жизни. – Она не мигая посмотрела на него. – И ваша тоже. Neh?

Он молча посмотрел на нее вместо ответа.

24

Четверг, 6 ноября

Дражайшая Колетта: Промчались недели, и завтра мой особый день, – писала Анжелика, светясь от ожидания, – я чувствую себя так хорошо, что едва могу поверить в это. Я сплю чудесно, щеки мои порозовели, все осыпают меня комплиментами, и фигура у меня стройна как никогда… Никаких признаков, ничего, подумала она. Ничего. Груди немножко побаливают, но это просто воображение, а завтра все кончится.

Она сидела за бюро в своих апартаментах, выходящих окнами на залив, высунув кончик языка между губами, слишком осторожная, чтобы написать что-то, что хоть как-то могло бы ее скомпрометировать. Какое счастливое предзнаменование, что моя новая жизнь начинается в его день.

Завтра день святого Теодора, он мой новый святой, мой ангел-хранитель. Видишь ли, Колетта, по браку я становлюсь британкой (не англичанкой, потому что Малкольм шотландец и только отчасти англичанин), а святой Теодор один из их столь немногочисленных святых. Он тоже стал британцем (он был грек) двенадцать столетий назад и поднялся до сана епископа Кентерберийского…

Ее ручка со стальным пером замерла на этом слове, ибо это имя вызвало призраков из тумана прошлого, но она отгородилась от них, и они снова опустились в свои темные глубины.

…это означает, что он стал как бы Папой Британских островов. Он реформировал Церковь, изгнал злодеев, положил конец языческим церемониям, был таким святым и добрым, особенно к женщинам, дожил до восьмидесяти восьми лет – поразительно! – и вообще был чудесным человеком истинной церкви. Я отмечаю этот день тем, что устрою себе особый пост, а потом через три дня званый ужин!

Отец Лео рассказал мне о нем. Брр! Он мне по-настоящему не нравится, от него так пахнет (в исповедальне мне приходится пользоваться платком с ароматическим шариком – ты бы упала в обморок, дорогая Колетта). В прошлое воскресенье у меня были ваперы, и это воскресенье я тоже наверняка пропущу. Ты помнишь, как мы проделывали это, когда были в школе, хотя я так никогда и не узнаю, как нам удавалось избежать выговора.

Мысли о Колетте, школе, Париже отвлекли ее на мгновение, и она посмотрела в окно на океан, штормовой и тускло-серый, резкий ветер поднимал волны с пенным гребнем, которые, шурша галькой, с громким шипением набегали на пляж в ста шагах от нее, по другую сторону променада. Торговые суда стояли на якоре, шлюпки разгружались и загружались, единственный боевой корабль, фрегат «Жемчужина», великолепный со своей новой мачтой и заново покрашенный, шел на парах к месту своей стоянки, только что возвратившись из Эдо.

Но Анжелика по-настоящему не видела ничего этого, взор ее заволокла розовая пелена будущего, которое обещал ей ее разум. Здесь, в ее покоях, было тепло и тихо, никаких сквозняков, оконные рамы плотно подогнанны, в камине пылает огонь, Малкольм Струан уютно дремлет в высоком кресле красного бархата, бумаги, письма, накладные лежат у него на коленях и расспыались возле ног. Смежная дверь открыта. Ее дверь в коридор не заперта. Это был их новый обычай. Они оба согласились, что так безопаснее, в будущем им еще хватит времени, чтобы побыть вдвоем.

Иногда он заходил к ней утром и вел свои дела из ее будуара до полудня, когда засыпал ненадолго перед обедом; иногда он оставался у себя, а в некоторые из дней неловко спускался по лестнице в кабинет на первом этаже. Он неизменно говорил, что всегда рад ее видеть там, но она понимала, что это была простая вежливость. Внизу было царство мужчин. Она была в восторге от того, что он работает – Макфей сказал ей, что с тех пор, как «тайпэн взял бразды правления в свои руки, все трудятся с большим усердием, у нас зреют большие планы и наша компания гудит, как пчелиный рой…»

Такое же настроение было и у нее. Никакого страха перед завтрашним днем. Наоборот, она с нетерпением ждала встречи с Андре сегодня вечером во французской миссии. Вместе они придумали предлог, и завтра она снова перееедет туда на три дня, пока ее комнаты у Струана перекрашивают и шьют новые занавеси на окна и новый полог для кровати из шелков, которые она выбрала на складе компании.

– Но, Ангел мой, – заметил Струан, – мы пробудем здесь еще лишь несколько недель, этот расход, право, вовсе не…

Ее смех и поцелуй заставили его изменить свое мнение. Ла, я начинаю любить его и обожаю эту игру в то, чтобы все получалось по-моему.

Она улыбнулась и вернулась к письму:

Колетта, дорогая, во мне столько энергии, сколько никогда еще не было. Езжу верхом каждый день, правда, не загород, из-за чего Поселение кажется мне тесноватым, но много кругов галопом на ипподроме с Филипом Тайрером, Сеттри (Паллидаром), он, кстати, лучший наездник, какого я вообще когда-либо видела, иногда с французскими и английскими офицерами-кавалеристами, не забываю и бедного Марлоу, который все больше и больше кажется мне милейшим человеком и чудесным кавалером, но вот всадник он, боюсь, никудышный. Три дня назад они все трое отбыли в Эдо, где сэр Уильям и министры должны иметь ВСТРЕЧУ с туземным кабинетом и их королем, который называется СЕГУН.

Малкольм поправляется, правда, так медленно, ему все еще трудно ходить, но он такой удивительный – кроме тех дней, когда приходит почта (дважды в месяц), в эти дни он бывает страшно зол на все и на всех, даже на меня. И все это только потому, что с каждой почтой он получает письма от своей матери (я начинаю ненавидеть ее), которая очень сердится, что он остается здесь, а не возвращается в Гонконг. А три дня назад все было еще хуже, чем всегда. Прибыл один из клиперов «Благородного Дома», на этот раз еще с один письмом и устным приказом вернуться, который передал капитан: «Я был бы благодарен вам, сэр, если бы вы поднялись на борт сразу же, как только мы перевезем весь наш особый груз на берег – мы имеем распоряжение сопроводить вас и доктора Хоуга в Гонконг без промедлений…»